Глава 3
1–15. Зависимость человеческой жизни от Божественного миропорядка. 16–22. Скотоподобный конец людей, живущих без Бога.
1 Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
2 время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;
3 время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;
4 время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;
5 время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;
6 время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;
7 время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
8 время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
1-8. В конце второй главы Екклезиаст подошел к главной причине неосуществимости человеческого стремления к счастью. Между человеческим хотением и его выполнением стоит Некто, Кто может отнять хлеб у одного и дать другому. Теперь, в 3 главе, он углубляется в эту мысль и распространяет ее на всю сферу человеческой жизни. И здесь Екклезиаст находит то же беспрогрессивное круговращение, то же неустранимое влияние законов, и здесь все человеческие желания и предприятия стоят в постоянной зависимости от времени и обстоятельств и, подобно явлениям внешней природы, проходят в строгой последовательности. Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Hephez значит, собственно: склонность, намерение, предприятие. Екклезиаст говорит здесь не о предметах природы, а о деятельности человеческой, о явлениях человеческой жизни, как это видно и из дальнейшего развития мысли. Он хочет сказать, что факты человеческой жизни не суть продукты вполне свободной воли человека, лежат вне пределов его сознательных желаний.
9 Что пользы работающему от того, над чем он трудится?
9. В этой зависимости человеческой жизни от посторонних влияний, неустранимых волею человека, лежит главная причина бесплодности человеческих усилий, неосуществимости человеческого стремления к счастью.
10 Видел я эту заботу, которую дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в том.
10. А между тем, человек не может погасить в себе жажды высшего блага. Его стремление к счастью, вложенное в него Самим Богом, постоянно и неудержимо толкает его на новые труды, на новые искания.
11 Всё соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца.
11. Мир полон гармонии, и дух человека носит на себе печать вечности; однако, Божественный миропорядок остается непостижимым для человека и не может быть приведен в гармонию с человеческой волей. Все соделал Он прекрасным в свое время, т. е. все, созданное Богом, прекрасно в свое время и в своем месте, в общей системе мирового бытия.
И вложил мир в сердце их. Еврейское слово olam в переводах передается различно: «вечность» (LXX), «мир» (Вульгата и перевод), «разум», «покров» и т. д. Но так как это слово вообще в Библии и, в частности, в книге Екклезиаста (1:10; 2:16; 3:14; 9:16 и др.) значит «вечность», то и в данном месте следует держаться этого значения. Лишь в послебиблейской литературе словом olam стал обозначаться и мир, как бесконечно продолжающийся. «Вложить в человека вечность» значит одарить его Богоподобными свойствами, наложить на человеческую природу отпечаток вечности, Божественности. Стремление человека к высочайшему благу, к вечному счастью, служит выражением его Богоподобности.
12 Познал я, что нет для них ничего лучшего, как веселиться и делать доброе в жизни своей.
13 И если какой человек ест и пьет, и видит доброе во всяком труде своем, то это - дар Божий.
12-13. Глубокое противоречие, скрытое в природе человека, с одной стороны — стремление к вечности, с другой — ограниченность его разума, являются главной причиной неудовлетворенности человеческого духа, его всегдашних разочарований. Чтобы более или менее избежать последних, человек должен примириться раз навсегда с мыслью о том, что высшее счастье (Ithron) под солнцем невозможно. Он должен, так сказать, понизить свои требования к жизни и, отбросив искание высочайшего блага, удовольствоваться относительным благом, тем, что сравнительно хорошо, что «лучше» (tob). Если высшее благо — Ithron невозможно, то относительное благо — Tob вполне доступно человеку. В чем же заключается это Tob?
Познал я, что нет для них ничего лучшего (Tob), как веселиться и делать доброе в жизни своей. Благой труд и спокойное наслаждение земными радостями — вот единственно доступное для человека счастье. Пока человек стремится к абсолютному счастью на земле, он осужден на постоянные разочарования. Даже и лучшие моменты его жизни отравляются мыслью о непрочности счастья, удручающей заботой о будущем.
Напротив, человек, отказавшийся от искания полного счастья, бывает доволен и тем немногим, что дает ему жизнь, радуется, веселится без заботы о завтрашнем дне. Он, как дитя, отдается всякой радости посылаемой Богом, отдается полным своим существом, непосредственно, не разрушая ее анализом, критикой, бесцельными сомнениями. И эти малые радости, соединенные с добрым трудом и чистой совестью, делают жизнь приятной, относительно счастливой. Стихи 12–13 нисколько не выражают эвдемонистического взгляда на жизнь, который ставит целью жизни одно наслаждение. Во-первых, рядом с земными радостями Екклезиаст ставит другое необходимое условие относительно счастливой жизни, именно — «делание добра»; во-вторых, пользование земными благами соединяется с сознанием зависимости от воли Божией, с благодарной мыслью, что «это дар Божий». Таким образом, то наслаждение жизнью, к которому призывает Екклезиаст, покоится на религиозном миросозерцании, предполагает, как свое необходимое условие, веру в Божественный промысл.
14 Познал я, что всё, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить,- и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его.
14. В начале 3-ей главы Екклезиаст говорил о постоянстве и неизменности законов, управляющих человеческой жизнью. Теперь он говорит о них определеннее. Законы эти являются выражениями вечной и неизменной воли Божией. Человек бессилен что-либо прибавить к ним или отбавить от них. В том и заключается цель Божественного промысла, чтобы показать людям их полную зависимость от Бога и, таким образом, научить их страху Божию.
15 Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было,- и Бог воззовет прошедшее.
15. Бог воззовет прошедшее. LXX и сирийский переводят: Бог взыщет преследуемого (слав. «гонимого»). Но, согласно с контекстом, лучше понимать в среднем роде: прогнанное, удаленное, прошедшее.
16 Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда.
17 И сказал я в сердце своем: "праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там".
16-17. Промысл Божий обнаруживается не только в естественных явлениях, но и в нравственной жизни человека. В человеческом суде живут неправда и беззаконие. Но над судом людей есть суд Божий, который воздаст должное праведным и нечестивым. Для этого суда, как и для всякой вещи, настанет свое время. Праведного и нечестивого будет судить Бог, потому что время для всякой вещи и над всяким делом там. Слово «там» (sсham) не совсем ясно. Вульгата передает его словом «тогда» (tunс), Иероним — «во время суда» (in tempore judiсii), но евр. sсham есть наречие не времени, а места. Вероятно, оно значит здесь: на суде Божием, в параллель слову «там» в ст. 16 для обозначения суда человеческого.
Некоторые экзегеты вместо schara (מט) читают sam (מט) и переводят: всeму (Бог) назначил свое время. Мысль совершенно согласна с контекстом, но действительно ли повреждена здесь еврейская пунктуация, сказать трудно.
18 Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные;
19 потому что участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё - суета!
20 Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах.
21 Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?
18-21. Эти стихи подробнее выясняют цель Божественного промысла, кратко указанную уже в словах 14 ст.: «чтобы благоговели пред лицом Его». Зависимость человека от Божественного провидения имеет целью научить людей тому, что сами по себе, с своими естественными силами, естественной волей и разумением, думая жить без Бога, вне Божественного промышления, они подобны животным и не могут иметь никаких оснований к уверенности в бессмертии своего духа. Если факты естественного сознания с непобедимой силой убеждают человека в том, что и человек и животное одинаково умирают, теряют дыхание и источник жизни, превращаясь в прах, то, живя без Бога, не признавая Божественного промысла, откуда он может знать, что дух животного снисходит вниз, а дух человека восходит вверх? В ст. 18–21, как видно, не выражается собственный взгляд Екклезиаста на человеческое существо, его личное сомнение в духовности и бессмертии человеческой природы. Это противоречило бы 12:7, где прямо говорится, что не все в человеке идет в одно место, но что в прах превращается лишь тело, а дух возвращается к Богу, Который дал его. В приведенных стихах Екклезиаст выясняет, как должен смотреть на себя человек, живущий «сам по себе», руководящийся лишь естественной точкой зрения, не признающий Божественного провидения.
Сказал я — о сынах человеческих. Русский перевод не точен. Следует перевести: «сказал я — (это) для сынов человеческих». Для пользы людей установлен тот порядок вещей, в силу которого человеческая жизнь стоит в постоянной зависимости от Божественного промысла и суда.
Чтобы испытал их Бог. Barar значит: выделить, испытать, очистить (ср. Дан 11:35: «пострадают некоторые и из разумных для испытания (lebarer) их, очищения и убеления к последнему времени»). Цель Божественного промысла — довести людей до сознания собственного ничтожества и, таким образом, очистить их.
Все идет в одно место — не в шеол, как думают некоторые экзегеты, а в землю, как видно из дальнейших слов.
22 Итак увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это - доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?
22. Выяснив цель Божественного промысла, Екклезиаст возвращается к своему прежнему выводу, сделанному уже в ст. 12–13. Если человек во всем зависит от Божественного провидения, если сам по себе он бессилен и ничтожен, то должно отказаться от мысли о полном счастье на земле и удовольствоваться радостями Богоугодного труда.
Наслаждаться человеку делами своими. В этом выражении Екклезиаст объединяет два условия относительного счастья: наслаждение жизнью и добрую деятельность (ст. 12), так как то и другое, по нему, неразрывно. Ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него. Здесь речь не о будущей, загробной жизни человека, как в ст. 21, а о том, что будет «после него», т. е. как сложится жизнь на земле после его смерти. Человек не должен обременять себя и отравлять доступные ему радости излишними беспокойными заботами о далеком будущем.